Прежде чем писать комментарий, потрудитесь прочитать и понять смысл моей публикации.
Сделав пакость, Сталик постарался замести следы и пойти в наступление. Вчера по требованию Сталика заблокировали мой пост, который он поспешил окрестить продажным.
Вероятно, рассчитывал, что конфликтная комиссия оперативно его выпилит, однако это случилось не так быстро и многие успели его прочитать. Само собой, ложь всплыла.
Напомню, что я написал пост с заголовком: Почему Сталик не прав
В котором достаточно доходчиво пояснил, что в вопросе по 62-й больнице полностью на стороне Сталика, но мне не понравилось, что он отстаивает правду "грязными методами", а именно устраивает "масштабные срачи", втягивая и стравливая блогеров.
Вот что я написал в том посте:
В том же посте я показал Сталику, как он сам когда-то отстаивал позицию своего друга, которого обвинял в коррупции сам Алексей Навальный.
Сталику не понравилось такое сравнение, на что он ответил мне в достаточно резкой форме:
Само собой, Сталик погорячился и после того как я вставил этот комментарий в пост, ему стало стыдно и он его удалил. Но все, что написано пером...
Заметил это не только я, но и комментаторы.
Но и это не всё, на этом Сталик не остановился и написал пост, в котором обвинил в продажности Долю, меня и ещё несколько блогеров, которые к этому моменту не были ввязаны в этот скандал. Т.е. он заочно обвинил в продажности блогеров за те действия, которых они ещё не совершили.
Кому-то может показаться это нормальным, однако это самая обычная ложь и провокация. Он решил, что если это сработало с Долей, то он может потренироваться ещё на нескольких блогерах. И тем самым устроить срач, чтобы привлечь внимание к важному вопросу.
А ведь можно же было просто написать всем этим блогерам и попросить, чтобы они осветили эту проблему или хотя бы высказали свою позицию. Уверен, что кто-то бы не стал этого делать. Но кто-то обязательно бы сделал, за себя могу сказать, что точно бы сделал и это несмотря на то, что Сталик многократно глумился над моей персоной в сети.
Да, Сталик, если вы не заметили, то я ни разу не позволял себе хоть как-то негативно высказываться в вашу сторону, хотя вы меня на это многократно провоцировали.
Есть общая проблема и она должна объединять людей, а не делать их врагами.
Сегодня под вопросом не только 62-я больница, но вы же пишите только про неё, поскольку лично знаете главврача. Да, Махсон - красавчик и поступил как мужчина. И хотя ему предлагали стать президентом клиники и отказаться от контроля над закупками, он пошел ва-банк, но, к сожалению, проиграл это сражение, но не битву. Вы же умный человек и знаете, что проблема гораздо шире.
Или я не прав?
А где вы были раньше, где вы были летом, почему летом вы молчали?
А я вам скажу почему, потому как летом господин Печатников и господин Махсон ещё были в дружеских отношениях и поднимать скандал было не в их, а значит и не в ваших интересах.
Получается, что вы заметили эту проблему, когда она коснулась только вас, я прав?
И не нужно "давить на гниль" и писать про сотни жизней, ведь ещё летом вам было абсолютно плевать на все эти жизни.
Летом 16-го года я обратил внимание, что некоторые чиновники оторвались от реальности и в день траура по погибшим в Карелии детям устроили себе праздник, мероприятие состоялось 20 июня в роскошном ресторане Турандот, где собралось около 200 гостей.
Сталик, спросите у своего друга Махсона, был ли он приглашен на то мероприятие, как поплавали погуляли?
А ведь тогда никто не обратил на это внимание.
Ну что, как вам такая заказуха от продажного блогера?
Уверен, что вы уже побежали блокировать и этот мой пост. Однако есть шанс, что до того как его заморозят, кто-то успеет сделать правильные выводы.
Надеюсь, что в их числе окажетесь и вы, Сталик.
Добавляйтесь, чтобы не пропустить очередной обзор.
В его трудовой книжке всего одна запись: "московская городская клиническая онкологическая больница N 62".
Главным врачом больницы в 1990 году его не назначили: избрал на эту должность коллектив. Назначать-то как раз не хотели. По всем советским параметрам Анатолий Махсон на такой пост не подходил: беспартийный, сорока лет не исполнилось, всего-навсего кандидат медицинских наук. Да и что фамилия, что отчество никак такой должности "не соответствовали".
Но коллектив проявил упорство. Я была на том собрании, когда решался вопрос - кому возглавить больницу, которая к тому времени была на грани закрытия, и нужно было поднимать ее. У представителя "сверху" была кандидатура на пост главного. Отвергли. А "своему" дали напутствие: ни в коем случае не бросать хирургию, обязательно оперировать.
Прошло двадцать лет. Когда на прошлой неделе была в 62-й, врачи, медсестры, санитарки мне сообщали: "У нас 15-го июня юбилей". Как будто юбилей не Толи Махсона, а всей больницы, всех ее сотрудников.
На "Толю", думаю, имею право: знакомы давным-давно. Знала его удивительных родителей, тоже врачей, которые познакомились на фронте. Уже после войны судьба занесла военврачей в подмосковное Петрово-Дальнее. Здесь бывшим фронтовикам дали служебное жилье. Здесь Толин отец Нахим Евсеевич разработал и проводил свои первые уникальные органо-сохранные операции на конечностях, пораженных опухолями. Здесь работала окулистом Толина мама - Бронислава Абрамовна. А Толю многие сотрудники больницы помнят мальчишкой, гоняющим на велосипеде.
Он не сразу пошел по стопам родителей. Даже целый год ходил на подготовительные курсы в авиационный институт. А потом все-таки поступил в первый мед. Но тяга к технике осталась. Когда мы еще лишь что-то слышали о компьютерах, Толя в полуподвале дома, в котором жил, оборудовал себе кабинет и гордостью этого кабинета был огромный компьютер. Уже будучи кандидатом медицинских наук, успешным хирургом, Анатолий поступил в МВТУ имени Баумана, получил диплом инженера по медицинской технике. Может, потому сотрудники 62-й на "ты" с компьютерами?
Когда в 1972 году Анатолий пришел хирургом в 62-ю, больница, рассчитанная на 700 коек, была неплохой. Но годы брали свое. Медицинская техника развивалась, менялось оснащение лечебных учреждений, а 62-я осталась как бы на задворках. К девяностому году оказалась в настолько плачевном состоянии, что из нее хотели сделать хоспис.
29 января 1990 года Анатолий пришел в больницу уже не просто хирургом - главным врачом... На улице - сильнейший мороз, а котельная больницы перестала подавать тепло. В палатах холод. Стали думать об эвакуации пациентов. Но удалось котельную запустить. Маленькая, вовсе не медицинская, однако все же победа. Ее могло бы и не быть, если бы не плечо коллектива - все объединились в стремлении сделать свою больницу современной, привлекательной и для тех, кто в ней работает, а, главное, для тех, кто в ней лечится.
Мне не раз доводилось слышать от здешних сотрудников, что они гордятся тем, что работают именно тут. И дело не в том, что построено три жилых дома для работников - очень многие приезжают сюда из Москвы. Приезжают рано утром, уезжают... Сколько часов длится рабочий день, здесь определить сложно. Хирург не может уйти домой, если он с утра прооперировал пациента, а у того к вечеру поднялась температура. Есть дежурные врачи? Есть, конечно. На них можно положиться? Безусловно. Но для тех, кто в 62-й, медицина - это как душа. Это навсегда. Это без деления на часы и дни.
Вот воскресный день. К подъезду хирургического корпуса подкатывается автомобиль. За рулем человек в джинсах и клетчатой рубашке. Пациенты, гуляющие в чудном парке, который окружает больницу, обращают внимание на то, что машину подпустили к самому подъезду, человека в джинсах встречают как-то по особенному. Они не знают, что это и есть главный врач - профессор, доктор медицинских наук, заслуженный врач РФ, ученый, хирург, который свои новаторские идеи в онкологии представлял на многих международных форумах в Европе и США.
Зачем приехал в воскресенье в больницу? Не умеет организовать свою работу так, чтобы нормально отдыхать? Анатолий Нахимович не приемлет мои вопросы. Они ему не понятны. Потому как, помните, медицина - это как душа. Это на всю жизнь. И для него очень, очень, очень важно, чтобы так же воспринимали врачевание все, кто трудится рядом. Онкологические больные отличаются от тех, кто страдает иными, даже более тяжелыми заболеваниями. Диагноз "рак" все-таки многие воспринимают как приговор. В 62-й - и это очень заметно, нет атмосферы беды. Даже внешне больница больше на санаторий похожа, чем на раковый корпус. Здесь настрой на выздоровление. Два штатных психотерапевта, конечно, помогают созданию такой атмосферы. Но они, как правило, помогают самым тяжелым.
Атмосферу оптимизма, доброты создает весь коллектив. Не только врачи, медсестры, нянечки - все, кто у нас работает, - Анатолий Нахимович любит говорить о "своих", считает их сплошь самыми лучшими, самыми добрыми.
После того как он несколько раз произнес "доброта", "добрые", спросила:
Ты считаешь, что медик обязательно должен быть добрым?
Вообще-то не только медик. Классик считал, что человечество спасет красота. По-моему, именно доброта. Многие наши беды, убежден, и болезни тоже, от того, что так много зла. Японцы, когда входят в лифт, обязательно здороваются. Потому они долгожители, хотя условия их проживания не лучшие, хотя они очень много работают. А злой медик - и вовсе нонсенс.
Я была знакома с удивительным российским педиатром Домбровской. Так вот она однажды мне сказала: "У врача, который прикасается к ребенку, обязательно должны быть теплые руки". Но вот я день назад стала невольным свидетелем того, как к Александру Бурлакову, уникальному специалисту по пластической онкохирургии, заведующему одним из хирургических отделений, пришла сорокалетняя москвичка с запущенным раком молочной железы.
Девять месяцев назад ей был поставлен диагноз, предложена срочная операция. Вместо этого дама девять месяцев собирала в Интернете и в глянцевых журналах всяческую информацию, лечилась водкой, смешанной с маслом, прочими снадобьями. В кабинет Бурлакова она вошла с объемистой папкой этой самой информации и рецептами этих снадобий. Ее грудь уже не была похожа на грудь. Александр Сергеевич сказал даме, что операция нужна срочно. Она не слышала и не слушала его. Она почти сорок минут терзала его вопросами и разговорами о том, что прочла, о том, как лечили подругу и так далее. Когда она пошла по четвертому кругу "своих наблюдений", я лично готова была ее убить. А Александр Сергеевич терпеливо слушал, снова и снова объяснял необходимость срочной операции. А за дверями кабинета сидела очередь пришедших к нему на консультацию. Когда дама, наконец, вышла, я призналась Бурлакову в своих ощущениях. Он мне сказал: "Она несчастный человек - все сроки упущены, и ей вряд ли уже можно помочь".
Таких случаев, к сожалению, много, - соглашается Махсон. - Мы все говорим, говорим о санпросвете, но его нет. И люди пытаются лечиться по Интернету, по рекламе, идущей на радио, телевидении, в газетах и журналах. Страшное дело! А Бурлаков прав! Медик обязан уметь слушать и слушать.
И болеть с каждым больным, и умирать с каждым умирающим?
Не надо утрировать. Одна из наших нынешних бед - утрата милосердия. Даже в медицине. Вот раньше медсестер правильно называли: сестры милосердия. И если милосердие уходит из медицины, тут никакие самые современные, самые высокие технологии никого не спасут.
Мы говорим о высоких технологиях в онкологии. Раковых больных становится все больше. В одной Москве каждый год 30 тысяч человек попадает в раковые ряды. Однако считается, что в России их значительно меньше, чем, например, в США. Там 450-480 больных на 100 тысяч населения. В России - около 330-350.
Это потому, что россияне живут меньше и просто не доживают до своего рака? - спрашиваю я. - Хотя от злокачественных новообразований страдают и совсем молодые, страдают дети, особенно заболеваниями крови, лимфогрануломотозом...
Ты права и насчет продолжительности жизни, и насчет детей, - отвечает Анатолий Нахимович. - Потому так важно, чтобы в онкологии использовались все самые современные виды помощи - и операции, и химиотерапия, и лучевое лечение. У нас проводятся все принятые в мировой практике методы хирургического лечения, лазерная деструкция, фотодинамическая терапия. Видеохирургические операции позволяют без обширных разрезов заметно снизить травматичность вмешательства. Часто лечение включает реконструктивно-пластические операции для восстановления функции органов и коррекции косметических дефектов. Например, больным раком гортани часто сохраняют голос.
Заведующий третьей хирургией Михаил Юрьевич Щупак - твой, кстати, племянник - познакомил меня с Виталием Сергеевичем Гороховым - тем самым инженером-электронщиком, которому вы коллективно провели уникальную операцию по поводу рака грудины. Познакомил накануне выписки Горохова из больницы. Называю полностью имя, диагноз с его, пациента, согласия.
Ты еще назвала Михаила Юрьевича, как мне показалось с упреком, что он мой племянник. А у нас поощряются родственные связи. Здесь работали мои родители. Здесь работает моя жена Валюша - заведует компьютерной томографией. Да, Миша - сын моей родной сестры, но он очень даже неплохой хирург и компьютерный знаток. У моего заместителя - уникального онкохирурга профессора Николая Павловича Забазного в больнице трудятся дочь, зять, племянник. Есть и другие династии. Разве это плохо? А Горохов, операция, которую ему провели, действительно случай уникальный. В общей сложности операция длилась восемь часов. Бригады менялись. Оперировали я, Николай Павлович Забазный и Александр Сергеевич Бурлаков, еще три хирурга ассистировали. Потому что надо было не только удалить пораженную опухолью грудину. Нужны были пересадка тканей для "заплат", создание искусственного каркаса... Саше досталось более всех - каркас "внедрял" в грудину именно он. Именно он разработал и применяет "пластмассовые детали", которые так необходимы при проведении органосохранных операций.
Если не ошибаюсь, такие операции начались у вас в 1975 году...
Не ошибаешься. Эти операции необходимы. Без них не может быть современной онкологии. Дело не только в косметических дефектах. Скажем, после удаления молочной железы женщина, конечно, чувствует себя некомфортно. Пластику железы делают давно. И чем дальше развивается помощь больным со злокачественными опухолями, тем острее проблемы внедрения органосохранных методов лечения. Саркома ноги, руки. Как было раньше? Ампутация. Человек спасен? Да! Ему комфортно жить? Нет. Мало удалить опухоль, продлить жизнь, надо обеспечить ее качество. Иначе... Не должно быть иначе!
Не стану вдаваться в подробности эндопротезирования, в подробности того, как изменился прогноз для пациентов с появлением возможности использования собственных тканей, костей для пересадки. Вот отделение, которое возглавляет Бурлаков, называется "4-я хирургия". А на самом-то деле это отделение реконструктивной и пластической онкологии. В учебниках, в списке медицинских специальностей таковой не значится. Хотя сомнений в ее необходимости нет. Нас очень поддерживает руководитель Департамента здравоохранения Москвы Андрей Петрович Сельцовский.
Мы оснащены на уровне лучших мировых стандартов, - продолжает Махсон. - Это помогло разработать систему органосохранных операций при опухолях грудины, ног, рук, таза. А теперь еще - пластика при опухолях головы. Я говорил, что часто удается сохранить голос после удаления гортани. Елена Николаевна Новожилова на днях защищает докторскую диссертацию на эту тему. Вот слайд, который она продемонстрирует.
Анатолий Нахимович показывает мне этот самый слайд: на нем хор пациентов, которым удалена гортань. Может, ошибаюсь, но мне кажется, он вызовет в зале защиты улыбки и аплодисменты. А Бурлаков неделю назад уже докторскую защитил - на "ура" прошло его сообщение о применении в онкологии реконструктивных и пластических методов. Пока в городской больнице N 62 пять докторов наук. К концу года скорее всего их будет восемь. Кроме Бурлакова и Новожиловой готов к защите докторской заместитель главного по лечебной работе Андрей Соколов.
Толя, мы не отвлеклись от юбилейной темы?
Не отвлеклись. Бюджет нашей больницы на нынешний год перевалил за миллиард рублей. Это на 13 процентов больше, чем бюджет прошлого года. Значит, городские власти, Департамент здравоохранения понимают: не должно медицинское учреждение страдать от кризиса. Пропускная способность больницы увеличилась почти в три раза. Прежде мы лечили 5,5 тысячи больных в год. Теперь почти 15 тысяч. Операций делали 1800, теперь более 7000. В том числе и уникальных... Пока у нас девять операционных. Скоро к ним прибавится еще три: для лапораскопических, урологических операций, для малоинвазивных вмешательств под контролем ультразвука...
Расхвалился...
Просто не люблю, когда раковый диагноз до сих пор считают приговором. Мой отец еще в 1976 году, когда были совсем иные возможности, оперировал 24-летнего пациента по поводу кондросаркомы бедренной кости. Этот человек последние 15 лет живет в Греции. Три дня назад он звонил. Приедет, как он сказал, показаться нам: не доверяет греческим специалистам и периодически наведывается в нашу больницу. Проблем со здоровьем у него нет. И таких бывших раковых пациентов много. А юбилей... Хорошо, что за все свои 60 лет я ни разу не поменял место работы.
Прямая речь
Михаил Давыдов, президент Академии медицинских наук, директор Российского онкологического научного центра имени Блохина, Академик РАН и РАМН:
Анатолий Махсон - один из лучших представителей онкологической службы страны. Анатолий - прекрасный хирург, замечательный организатор. Удивительно талантливый, тактичный человек, вобравший в себя все лучшие мужские качества. Он надежен и доброжелателен и в работе, и в общении с людьми, и в семье.
Сергей Рогов, директор Института США и Канады, член-корреспондент РАН:
Стараюсь с врачами иметь как можно меньше дел. Но в последнее время врачи занимаются мною. Я не специалист в области медицины. Хотя представление об уровне медицинской помощи в США, в Европе у меня есть. И есть основания говорить, что наше здравоохранение до этого уровня не дотягивает. Однако бывают счастливые исключения. Московская онкологическая больница N 62 - это просто оазис доброты, заботы и, главное - высочайшего качества диагностики и лечения. Говорю об этом не понаслышке - был пациентом 62-й. Здесь во всем настоящий мировой уровень. Представляю, каких огромных усилий стоит это Анатолию Нахимовичу. В день юбилея желаю ему самому крепкого здоровья. И надеюсь, что сам буду как можно реже пользоваться услугами его замечательного коллектива.
В гостях у «Комсомолки» - главный онколог Москвы, главврач знаменитой 62-ой онкобольницы, доктор медицинских наук Анатолий Махсон [видео]
Больше всего людей на планете умирает от сердечно-сосудистых заболеваний. Есть и другие опасные болезни. Но только над раком висит этакий рок, фатальность: мол, если заболел - это конец. Ты не жилец!
Махсон: - Такое распространенное мнение - ошибка. Действительно, в настоящее время смертность от злокачественных опухолей стоит на втором месте. Если обратиться к статистике, чуть больше полумиллиона человек в России ежегодно заболевают раком, и порядка 290 тысяч каждый год от злокачественных опухолей умирают. Это в десятки раз больше, чем, скажем, смерть от автомобильных травм. Но сейчас благодаря успехам медицины рак перестал быть фатальным заболеванием. Во многом исцеление зависит от стадии болезни. Почти любая опухоль, если выявляется на ранней стадии, то 90-91, до 98% мы можем вылечить.
Возьмем рак молочной железы. Когда опухоль меньше сантиметра, то до 98% вылечиваем. Если вторая стадия, то будет 70%, может, чуть больше. Третья – хорошо, если 50%. Но тут уже совсем другие затраты и время лечения. А четвертая – 18% исцеления. Поэтому основное – выявить рак на ранних стадиях. А это зависит только от людей.
После 45 лет раз в два года в Москве каждая женщина может сделать маммографию, которая позволяет выявить опухоль на ранней стадии. Выявили – достаточно небольшой операции, и 91% поправился, добавили лекарственное лечение, и там до 95-98% мы можем вылечить. Правда, при раке поджелудочной железы более худшие результаты, но зато он и встречается значительно реже .
В чем проблема фатальности? Если человек умирает от рака, то все знают причину.
- Те же СМИ добавят- «умер от неизлечимой болезни».
А вот тех, кого мы вылечили от рака, практически никто не знает. Потому что человек, заболев злокачественной опухолью, об этом не распространяется. Что происходит за границей? Даже известные люди, политики, артисты признаются: да, у меня был рак, я лечился. И когда окружающие видят, что он живет, активно работает 5-10 лет, совсем другая атмосфера.
- Де Ниро делали операцию на простате, Бушу-младшему удаляли опухоль на лице.
Я был в Японии , там общество создано по раннему выявлению рака. Врач говорит: у меня 10 лет назад выявили опухоль желудка, ее удалили, я работаю. И там никто этого не скрывает. Поэтому нет такой фатальности, как у нас.
- Писательница Дарья Донцова - Ваша пациентка, Анатолий Нахимович?
Наша. Начала лечиться в 89-м. Я тогда еще заведовал отделением в 62-ой больнице. В нашем отделении она лежала. 23 года прошло!
И Донцова не скрывала, что перенесла онкологию. Как и Кобзон. Весной 2004 года певец признался «Комсомольской правде»: «Опухоль была злокачественной, но теперь я здоров!». Эту фразу мы тогда вынесли на обложку.. В интервью Иосиф Давыдович подробно рассказывал мне о своей болезни, как с ней боролся.
Много таких! Есть больной, которого еще мой отец оперировал в 1976 году. У него была саркома бедренной кости. Ногу пациенту сохранили, он ходит. Давно живет в Греции , но периодически приезжает к нам показаться, провериться. К сожалению, о таких исцеленных долгожителях мало кто знает. Отсюда повторяю, фатальность диагноза – рак.
- Вот и звучит он как приговор.
Вторая распространенная ошибка в народе: врачи обнаружили у пациента опухоль, предлагают лечение, а он отказывается. Предпочитает ходить к целителю. Год-полтора ходит. Опухоль развивается до 4 стадии. Он возвращается к врачу. Но часто медицина в таких запущенных случаях уже бессильна.
Это трагедия популярного артиста Яна Арлазорова. Боялся категорически идти к врачу, предпочел целителя, голодание. Хотя тот же Кобзон уговаривал обратиться к официальной медицине. Когда Арлазоров решился, было поздно.
И таких печальных примеров я могу привести много. Понимаете, в чем дело? Со злокачественной опухолью можно ничего не делать и прожить 2-3 года. Вот целители этим и пользуются. Говорят родственникам – «Но я же продержал больного целых 1.5 года!». На самом деле они просто переводят первую стадию в третью или четвертую. Лишив больного шанса на спасение. Как это случилось с Яном Арлазоровым . А если человек пришел с самого начала в больницу, то достаточно бывает простого лечения, чтобы он потом поправился и был здоров.
- Поэтому надо идти к врачу!
Надо идти, делать профосмотры. И если у тебя выявили опухоль, не нужно надеяться на целителей. Я не видел ни одного реального целителя, который бы помог нашим больным. Хотя и не отрицаю, что они могут быть. Но, к сожалению, большинство - это шарлатаны, которые стригут на беде большие деньги.
- Вы недавно стали главным онкологом столицы...
Полгода назад.
И уже начали резкую реорганизацию онкологической службы Москвы. Ходят слухи, даже панические. Что происходит на самом деле?
В СССР еще в 1946 году была создана самая эффективная система лечения и наблюдения онкологических заболеваний. Диспансер. Когда больной обследуется и стационарно лечится в одном учреждении. Выявили опухоль, потом отлечили. Если нужно, он продолжает амбулаторное лечение в этом же диспансере. Появляются проблемы - его кладут в стационар. И в России эта система действует везде, кроме Москвы. А почему? Потому что нет такого диспансера, который бы мог обеспечить лечение в мегаполисе, где 12 миллионов жителей. Не может принять всех и наша специализированная больница №62, созданная в 1959-м. Поэтому сложилась такая безумная система: 21 онкологическое отделение в поликлиниках столицы, где нет современного оборудования, возможностей для лечения. Первый этап реорганизации системы - соединение 2-го диспансера с 62-й больницей. Это почти 2 миллиона жителей, 2 округа – Северный и Северо-Западный. Сейчас этот диспансер стал поликлиническим отделением 62-й больницы. Поймите, нельзя сделать квалифицированное учреждение из диспансера, где нет практически ничего современного. Нет компьютерного томографа, нормального рентгена, оборудования и т.д.
И прикрепленные сюда пациенты вынуждены сами искать, где в Москве сделать ту же компьютерную томографию и прочие анализы.
Нет электронной истории болезни! Вот мы пришли и столкнулись с тем, что не можем получить точных данных, сколько же больных получают химиотерапию, с какими стадиями, ничего непонятно. Сейчас одновременно идет реорганизация диспансера, идет его оснащение. Сейчас это поликлиническое отделение 62-й больницы. В марте-апреле должен быть туда поставлен компьютерный томограф, современные ультразвуковые аппараты, сделаем дневные стационары урологии, химиотерапии, стационар заболеваний головы -шеи. Много чего еще задумано. Я думаю, что к концу года мы с этим справимся. В результате что должно получиться? Больной приходит сюда, полностью здесь обследуется за 7-10 дней. Когда будет понятно, как его лечить, пациент автоматически ставится на очередь в 62-ю клинику. Пришел, мы его лечим, оперируем, делаем необходимые процедуры. Назначаем лечение, лекарства в поликлинике (бывшем 2-м диспансере). Проходит там же диспансерное наблюдение. Какие-то проблемы возникли - он должен прийти в 62-ю больницу. И теперь есть человек, который отвечает за обследование, диспансерное наблюдение и лечение больных как минимум в двух округах Москвы. Это почти 2 миллиона жителей. Это главный врач 62-й больницы.
- То есть, вы, доктор Махсон?
Да. Такие же подразделения мы создадим во всех других округах столицы. Оснащены они будут по одному типу.
- И курировать все будет тот же самый доктор Махсон, уже в качестве главного онколога столицы?
Совершенно верно. Это была инициатива нового руководителя Департамента здравоохранения Москвы Печатникова Леонида Михайловича. Он правильно сказал, не может поликлиника существовать отдельно от стационара, они должны быть объединены. Потому что одна цель – поставить диагноз, вылечить, потом амбулаторно лечить. И в результате должна быть единая электронная база и регистр. И все эти базы должны передавать данные в этот регистр единообразно. Тогда мы будем знать, сколько у нас больных, какие у них стадии, какие нужны лекарства. Можно будет нормально планировать закупки лекарств для онкологических больных Москвы.
- Сейчас проблема лекарств стоит очень остро!
Попробуем ее решить. Главное, чтобы всю необходимую помощь онкобольной получал в одном месте! Моя задача, я считаю, как главного онколога сделать так, чтобы в каждом округе столицы онкоцентр был одинаков по оборудованию, квалификации врачей и персонала, отношению к больным. Потому что сейчас многие хотят в 62-ю. Но не можем мы всю Москву взять! Эта задача значительно сложнее. Потому что многие учреждения находятся в тяжелом состоянии, в отличие от нас. Но сейчас выделены очень большие деньги, руководство департамента, можно сказать, повернулось лицом к онкологии. Я не обещаю, что это будет за год, но, думаю, за 2-3 года мы должны справиться, чтобы выровнять уровень онкологической помощи в Москве, всех одинаково оснастить.
- Да, нелегкие задачи перед вами стоят.
Нелегкие. Но возможности появились. Я в 62-ю онкологическую больницу пришел в 72-м году, с 90-го года я тут главный врач. И таких финансовых вливаний, таких возможностей по оснащению, по ремонту за все эти 40 лет не было. Я не скажу, что нет проблем, но таких возможностей для поднятия онкологической службы города еще не было. Благодаря, естественно, новому мэру, новому руководителю департамента все изменилось. Например, у нас проблема была с радиологической службой. Я писал годами, что нам нужно менять технику. За этот год получаем три линейных ускорителя, три гамма-аппарата, много другой современной аппаратуры. Это всё дорогостоящая техника. И за этот год будет переоснащаться вся радиологическая служба города. Этого не делалось многие годы. У нас до сих пор аппараты 90-го года есть, 89-го. Они не служат столько, а мы работаем на такой технике. Вот сейчас все будет меняться. Так что мы смотрим с оптимизмом в будущее московской онкологии.
Анатолий Нахимович, пресса обычно вспоминает про онкологов к 4 февраля, Международному дню борьбы с раком. А давайте проведем «Прямую линию» с читателями «Комсомолки», радиослушателями нашими, телезрителями. Видите, у нас в «Комсомольской правде» тоже возможности расширяются! Наверняка вопросов к вам будет много. И не только от москвичей.
Я готов. Это очень важно - с помощью «Комсомолки» довести до людей, что, во-первых, рак это не безнадежно, во-вторых, очень важно придти к врачу вовремя и, в-третьих, не надо ходить к знахарям. Потому что вы потратите деньги и упустите время. Поговорим конкретно и про модернизацию онкологической службы в Москве.
Главный онколог Москвы: Рак перестал быть фатальным заболеванием
На этой неделе бывший главврач 62 больницы Анатолий Махсон обратился в ФСБ с просьбой проверить расходы столичного Департамента здравоохранения на медицинские препараты. По его сведениям, московский департамент покупает лекарства для лечения рака, порой, в пять раз дороже, чем его клиника. В своем заявлении Махсон просит привлечь виновных к уголовной ответственности. После конфликта с мэрией Анатолий Махсон был уволен со своей должности.
The Insider поговорил с Махсоном и выяснил, как получилось, что столичный департамент покупает лекарства для больных раком в несколько раз дороже, чем 62 больница.
— Какие именно нарушения вам удалось найти в работе департамента здравоохранения?
— Изначально централизованные закупки организованы для того, чтобы экономить бюджетные средства. Когда централизованная закупка правильно построена, лекарства стоят дешевле на 15 или даже 20%. А вот когда по самостоятельной закупке ты покупаешь в 2, 4, 5 раз дешевле – это ненормально.
В справке, которую мы готовили для контрольного управления администрации президента есть информация по срокам годности. Нас обвинили, что мы покупали просроченные лекарства, но это неправда. В документе видно, что мы покупаем медикаменты со сроком на конец 18 года, департамент закупал со сроком на 19 год. При этом лекарства планировалось использовать в 2016 году – а разница в цене практически в пять раз.
Я не следственный орган и не знаю, злоупотребление это или нет, но то, что это неэффективное использование бюджетных средств из-за плохой организации торгово-закупочной деятельности департаментом здравоохранения – это точно, а, как следствие, нехватка лекарств для больных.
— Нехватку удалось ощутить, есть показатели того, что стало меньше лекарств в аптеках?
— Да, у нас есть поликлиника 62 больницы, к ней приписаны 2 округа — около 48.000 человек – это те, кто переболел, кто болеет, там только за 10 месяцев этого года 3000 не обеспеченных рецептов. Зависимость очень простая, раз лекарство стоит дороже, значит, его закупают меньше.
— Получается, что больные недополучают лекарства, и, как следствие, не получают лечение?
— Да, хотя нам закупили препаратов на 170 млн. по централизации, мы вынуждены были почти на 100 млн. купить еще. С тех пор, как мы перешли на ОМС, с деньгами стало хуже, а сейчас мы подошли к краю. Ведь у нас больные никогда не покупали ни лекарства, ни расходники, а сейчас такое ощущение, что мы как раз именно к этому и двигаемся.
Во многих московских больницах по рассказам однокашников моих хирургов, ситуация еще хуже: «Этого нет, этого нет, приходится говорить, чтобы больные покупали», а это всегда очень неприятно, и всегда доктор попадает под удар.
— Получается, сейчас на плечи пациентов ложится закупка?
— У нас пока нет, а в других больницах Москвы есть такое. Пока мы не были на системе ОМС, вообще проблем не было. Самое главное, что фактически до 2015 года все деньги выделялись департаментом, у нас были самостоятельные закупки и не было никаких проблем. В 2015—2016 г.г. под видом экономии бюджетных средств нам осуществляли централизованные поставки, на 590 млн. рублей. Если бы эти деньги отдали больнице, как положено, у нас бы вообще никаких проблем не было.
— То есть сейчас больницу переводят из автономной в подчинение департамента?
— Именно, я еще три месяца назад обо всем этом рассказал Печатникову Леониду Михайловичу, показал ему цифры по закупкам, и объяснял ему, что так дальше работать практически невозможно. Но вместо того, чтобы разобраться и вернуть деньги на закупки больницам, как положено, издали решение правительства Москвы о переводе 62 больницы из автономного учреждения в бюджетное. Причем последняя аргументация была в том, что все больницы переходят на ОМС, и поэтому нас переводят в бюджет. Но мы на ОМС уже и так два года работаем, это не имеет никакого отношения к виду учреждения, потому что и автономное - государственное, и бюджетное - государственное.
В ситуации, когда возникают сложности в какой-то хозяйственной деятельности, не хватает финансов, и было придумано автономное учреждение — за счет большей свободы финансово-хозяйственной деятельности оно могло обеспечить работу.
Автономное учреждение не может отказаться от госзадания, также, как и бюджетное, и в этом они ничем не отличаются. Главный врач назначается собственником, и невозможно ни обанкротить, ни продать автономное учреждение, потому что по закону оно не отвечает по своим обязательствам ни недвижимым имуществом, ни особо ценным движимым — оно принадлежит собственнику, городу. Но все эти аргументы они ничего не значат, причина реорганизации одна: мы будем вести торгово-закупочную деятельность, как все остальные, и тогда нельзя будет проследить, как кто-то покупает дешевле. То есть просто никто вообще не сможет купить дешевле.
Можно сказать, что мы - единственная больница, которая была всем обеспечена, никто ничего не покупал, и тот же Печатников признает, что мы лучшие не только в Москве, но и в России.
Поэтому я написал заявление в ФСБ — так работать невозможно. Можно сказать, что мы - единственная больница, которая была всем обеспечена, никто ничего не покупал, и тот же Печатников признает, что мы лучшие не только в Москве, но и в России. Он сам это сказал. И тем не менее с целью улучшения обслуживания нас переводят в бюджет. Так что же тогда улучшать, если мы лучшие, и за счет чего улучшать?
— Они хотят большего контроля?
— Да не просто большего, а тотального контроля. В Москве вообще везде тотальный контроль над этим. Причем над закупками, над ценами, над всем.
— Вся эта политика она же отражается на пациентах. Есть ли какая-то динамика, связанная с дефицитом лекарств?
— Лекарств как не хватало, так и не хватает. В начале года, наверное, будет еще хуже, потому что сейчас не было аукционов. Денег на закупку химеопрепаратов выделили больше и значительно но, я думаю, что это принципиально проблемы не решит, потому что, если покупать по таким ценам, и покупать не всегда то, что нужно больнице, ничего хорошего не может быть.
— Есть пациент. Сколько в среднем тратит государство на лечение рака и сколько он вынужден оплачивать сам? Как устроена эта система?
— Считается, что все должно оплачивать государство. И когда мы были на бюджете, у нас так и происходило: больные имели все, и денег, которые выделял бюджет, хватало на лечение.
В среднем у нас выходило порядка 120 тысяч рублей на лечение одного больного, тогда это было около 4000 долларов. По западным меркам, это ничто для лечения онкологического пациента. Когда клинику перевели на бюджет, получалась другая ситуация: больные все разные, предположим, опухоль кожи обходилась нам в 10-15, в 20 тысяч, а были больные, на которых мы могли потратить 1,5-2 млн. рублей.
Нам было все равно, на кого сколько тратить, потому что нам было нужно, чтобы больной поправился и ушел домой. У нас была девочка, ей и 17 лет не было, она 45 дней пробыла в реанимации на искусственной вентиляции.
Сколько мы на нее потратили, я даже не могу себе представить, думаю, миллионы, зато она ушла домой, потом поступила в институт, и потом приезжала совсем другая.
А сейчас это просто нереально, потому что разница между самым дешевым тарифом и самым дорогим в ОМС будет в 6 раз. Лечение опухоли кожи, меланомы будет стоить 35-40 тысяч, рак пищевода 178, но только на расходные материалы уйдет 100 с лишним тысяч, плюс потом реанимация, дорогостоящее медикаментозное лечение, и, не дай бог, какое-нибудь осложнение.
А мы, вылечив даже на тысячу больных больше, с 2015 года, после перехода на ОМС, заработали на 40% меньше. Раньше это был 1,8 млрд., а мы заработали меньше миллиарда. Естественно, если у нас зарплатный фонд раньше составлял 45% от объема финансирования, сейчас же он может доходить до 60, 70, 80%. А тогда на какие деньги больных лечить?
По телевизору же говорят: «вас должны лечить бесплатно». Но, во-первых, по сравнению с бюджетом многие услуги просто не оплачиваются ОМС, и мы их поддерживали только за счет внебюджетных денег. Мы выжили, потому что зарабатывали сами — у клиники внебюджетные деньги порядка 400 млн. в год. Например, молекулярные биологические анализы не оплачиваются ОМС, а без них вообще невозможно назначать современные лекарственные препараты.
Многое из того, что мы делали за счет бюджета, сейчас делается только за деньги. Например, внутривенный порт для химиотерапии сейчас стоит 200 евро минимум, он не оплачивается. Если больной хочет, он должен его оплатить, мы ему его поставим, а не хочет, значит, не поставим, потому что у нас денег на покупку портов нет.
Все говорят: «Как здорово, ОМС». Оно здорово, когда ты лечишь что-нибудь простенькое. Вот лечить опухоли кожи замечательно: удалил, 3-4 дня больная полежала, никаких лекарств и ничего не надо, повязку поменял, выписал, получил свои 35 тысяч и счастлив. А если лечить серьезную патологию, то ничего хорошего это не сулит. Большие расходы и убыток, вот и все.
— Какой у Вас план действий? Заявление написано, будете ждать ответа?
Обычно механизм действий чиновников, против которых мы выступаем, выглядит так: поговорили, замяли, написали ответы, которые далеки от истины, и вроде бы все затихло, и все успокоилось.
— Ждем ответа. Это вопрос злободневный оказался и касается огромного количества людей больных. Обычно механизм действий чиновников, против которых мы выступаем, выглядит так: поговорили, замяли, написали ответы, которые далеки от истины, и вроде бы все затихло, и все успокоилось. Но я надеюсь, что в нашем случае это будет не так, потому что скоро уже месяц это длится, и общественный интерес не только не ослабевает, но наоборот нарастает. Мы двигаемся в сторону центральных СМИ. Это дает надежду, что все-таки эта система изменится, и наведут порядок в организации московских торгов, тем более что понятно, как это делать, и есть регионы, в которых это делается.
Например , в Петербурге ситуация совсем другая. Там деньги на закупки отдаются профессионалам. Закупки на лекарства организует питерский онкологический диспансер. Они в соответствии со своими потребностями формируют лоты. А у нас зачастую покупаются вообще лекарства не те, которые нужны больным, а те, которые нужны определенным фирмам.
— То есть это фармакологическое лобби.
— Да. И поэтому, когда список формирует врач специалист – это одно. Это Петербург и отличает: у них денег значительно меньше, а жалоб тоже меньше, потому что там совсем по-другому работает. У нас тоже жалоб практически не было до 2016 года или до 2015, а теперь вал. Раньше мы были на первом месте по данным общественной организации “Против рака”. Они посчитали, что в Москве сейчас в сотни раз возросло число жалоб. Их практически не было, а сейчас стало много.
— Жалобы на что?
— На необеспеченность. У нас 3000 необеспеченных рецептов, не все жалуются, но там несколько сотен писем. Раньше их вообще не было, и проводилась проверка прокуратуры, Росздравнадзора, я не знаю, что они решили, но пациент приходит, ему не обеспечивают рецепт, кто-то пишет жалобу, а кто-то ждет молча. Это все только из-за того, что чиновники или не на своем месте, или не хотят работать.
— Хотелось бы понять, намеренное ли это поведение, мошенническая схема, или некомпетентность?
— Я знаю, что нерационально ведутся закупки. И мне все равно, почему. Колоссальные деньги расходуются на онкологию, это больше 6 млрд. только в Москве. Это почти треть средств, которые тратятся на всю Россию, их около 26 млрд. на 2017 год. Огромная сумма, и за нее можно вполне обеспечить всех больных, если это будут решать профессионалы.
На западе, например, когда идет централизованная закупка, то совершенно официально проводят переговоры с производителями, и если ты покупаешь очень много, то они договариваются насчет специальных скидок. В 2016 году состоялся аукцион, 60 тысяч упаковок МНН Анастрозол на 480 млн. Стоимость упаковки 8000. Как вы думаете, за сколько состоялся этот аукцион? 18 млн. – 27-кратное снижение. Исходная цена 8000, а продали по 300, и причем это не в убыток дженерику. А на основании этого говорят, какая эффективная в Москве система закупок, организованная Департаментом здравоохранения.
За это вообще-то за границей судебное расследование начинается.
Представляете, какое снижение. За это вообще-то за границей судебное расследование начинается. Когда снижение больше, чем на 50% — это уже проблема, начинают разбираться, почему это произошло. А у нас в 27 раз. И сделано это наверняка преднамеренно, потому что поставили по МНН стоимость оригинального препарата Аримидекса. Когда я был главным онкологом, даже его не покупали никогда по 8000 – 4000 рублей. Зачем объявлять стоимость, которая вообще не имеет никакого отношения к жизни?
Поскольку образовался такой общественный резонанс, они вынуждены будут ответить. Я же сознательно даю публиковать наше заявление, чтобы знали и чтобы, по крайней мере, не замяли все это. Потому что это все жизни больных.
Они торгуют, а мы отвечаем за жизни больных, а потом больным объясняем, почему нет лекарств.
Они торгуют, а мы отвечаем за жизни больных, а потом больным объясняем, почему нет лекарств.
Они не отвечают никому или отвечают всякую ахинею. Печатников написал, что нам продавали благотворительные препараты. Это же ложь чистой воды. Мы получаем благотворительные препараты. Это отдельный договор, бывает такое, к сожалению, не часто, и тогда по отдельной накладной мы это все приходуем, но у него нет стоимости, потому что мы его не покупали.
Бывший главврач 62-й больницы проиграл суд департаменту здравоохранения. Теперь Махсон намерен подавать апелляцию. Тем временем, в клинике ситуация с лекарствами, по его словам, ухудшается
Анатолий Махсон. Фото: Артем Геодакян/ТАСС
Бывший главврач 62-й больницы Анатолий Махсон проиграл суд московским чиновникам. Красногорский городской суд отклонил его иск о восстановлении в должности. Ответчиком по иску был Департамент здравоохранения Москвы. Анатолий Махсон был уволен после того, как публично подверг критике чиновников за нерациональное расходование средств на закупку медикаментов.
Как рассказал Махсон Business FM, он требовал восстановить его в должности, поскольку, по его мнению, чиновники нарушили процедуру прекращения трудового контракта, однако инстанция к его доводам не прислушалась. Теперь врач намерен подавать апелляцию:
Анатолий Махсон: Дальнейшие планы — подать апелляцию. Я там не был, но то, что мне юрист рассказал, все очень интересно. Начался суд, прокурор сказал, что тут, в общем, все ясно: нужно отменить постановление. Потом судья объявила 20-минутный перерыв в заседании, просила всех выйти, а потом прокурор изменила свое мнение на 180 градусов, уже ничего не слыша. Будем подавать апелляцию, посмотрим.
Вы еще говорили, что в случае победы в одной из судебных инстанций, вы не планируете возвращаться в больницу главврачом. Почему?
Анатолий Махсон: Главврачом — нет. Когда я говорил, что ходил к Печатникову — я действительно ходил и действительно говорил, что хочу уйти. Другое дело, что когда я просил Каннера (Дмитрий Каннер назначен главным врачом Московской онкологической больницы № 62 — сайт), чтобы он стал главным врачом, я ему обещал помочь. Знаете, есть такая должность — почетный президент. Должность, когда нет больших полномочий, не подписываешь никаких финансовых документов. Вот если наша борьба увенчается успехом, и больница будет работать — я, как обещал, пойду помочь. Помогу ему два-три года, не знаю, сколько ему понадобится, чтобы освоиться. А я по-другому себе и не видел. Невозможно стало работать, очень тяжело, я просто уже не выдерживаю морально.
Невозможно из-за каких-то бюрократических проволочек?
Анатолий Махсон: Становится невозможным поддерживать уровень оказания помощи. У нас, фактически, единственная больница была, где все, что положено, больные получали, не надо было ничего покупать. У нас были расходные материалы, медикаменты и прочее. А сейчас невозможно обеспечить тот уровень оказания помощи: нет этих лекарств, нет расходных материалов, больным говорят — покупать.
Уже после своей отставки Махсон написал заявления о завышении цен на лекарства чиновниками в ФСБ, Генеральную прокуратуру и Следственный комитет. В своих обращениях он сравнивал закупочные цены департамента и 62-й больницы и отмечал, что городские власти переплатили за лекарства и медоборудование почти 218 млн руб. Как сообщает
